В 1904 году во время беседы с месье Морисом Палеологом, состоявшейся в гостинице Континенталь, расположенной напротив сада Тюильри, где еще бродили призраки прошлого, Евгения признала, что ответственность за кампанию целиком лежит на ней.

Месье Морис Палеолог извинился за то, что ему пришлось передать довольно резкое суждение генерала Пендезеца о военной экспедиции в Мексике.

«При упоминании об этом, — пишет посол, — императрицу передернуло, словно от удара электрическим Током. Ее глаза вспыхнули, и она твердым голосом сказала:

— Вы просите прощения… За что? Я не стыжусь мексиканской кампании, я оплакиваю ее. Мне не за что краснеть. Я готова поговорить об этом, ведь эта тема опутана несправедливыми суждениями и клеветой.

И она принялась доказывать мне, — продолжает месье Палеолог, — что авантюра в Мексике, истоки которой имеют столь дурную известность, была, наоборот, результатом возвышенных соображений, плодом высокой цивилизаторской политики.

— Уверяю вас, финансовые спекуляции, долговые обязательства, шахты в Соноре и Синалоа не играли никакой роли при подготовке этой кампании. Мы обо всем этом даже не думали. Только гораздо позже разные воротилы и мошенники решили извлечь пользу из сложившихся обстоятельств.

Затем она напомнила мне, что в 1846 году пленник крепости Ам, Луи-Наполеон, мечтал о создании в Центральной Америке латинского государства, которое ограничило бы амбиции Соединенных Штатов. Помыслы его были направлены на Никарагуа, откуда легко можно было провести канал через океан. Он быстро понял всю уместность французского вмешательства с дела Мексики, когда диктатура Хуареса привела к политическому накалу страстей, когда война за отделение стравливала давних соседей.

Когда императрица закончила свою речь, я спросил ее:

— Когда мысль об экспедиции в Мексику окончательно оформилась в сознании Наполеона III? Кто подтолкнул его к этому шагу?

Неожиданно она ответила:

— Это произошло в 1861 году в Биаррице благодаря мне.

В этом откровенном заявлении просвечивало то, что я имел возможность много раз наблюдать у императрицы: мужественная высокомерная решимость брать на себя ответственность за те или иные события, каким бы грузом это ни ложилось на ее плечи.

Она пересказала мне все разговоры, которые велись в Биаррице осенью 1861 года с мексиканским эмигрантом, Дон Хосе Идальго, который на протяжении нескольких лет входил в круг ее самых близких друзей…»

Итак, главенствующая роль императрицы в подготовке мексиканской кампании неоспорима.

Перед тем, как предстать перед Наполеоном III, Евгения, как обычно, прибегла к помощи спиритов, чтобы узнать, стоит ли Франции устанавливать католическую монархию в Мексике и бороться с протестантской Америкой. В присутствии нескольких друзей — среди которых была и Шарлотта де Меттерних, жена австрийского посла — она вызвала дух Ля Файета. После нескольких невразумительных сигналов был получен следующий ответ:

— Америка завоюет мир. И вы ей поможете. Вам придется пасть перед ней на колени.

Но Евгения не сдалась. Она заявила, что дух Ля Файета скорее всего был в дурном настроении.

Через несколько дней императрица явилась в кабинет императора вместе со своей «пассией».

— Это месье Идальго, о котором я вам говорила, — сказала она. — Мне хотелось бы, чтобы вы выслушали его.

Молодой мексиканец произнес страстную речь. Он говорил, что Хуарес — авантюрист, от которого нужно избавить Мексику, о бунте против деспотизма этого революционера, назревающем в стране, развернул картину католической монархии, всем обязанной Франции, напомнил, что Соединенные Штаты, истощенные гражданской войной, не в силах противостоять вторжению европейских войск, и добавил, что французская империя сможет в результате кампании получить привилегии на торговлю и снискать неувядаемую славу…

Евгения упивалась монологом своего прекрасного Идальго.

— Какой прекрасный план! — сказала она.

Наполеон III следил за струйкой сигаретного дыма, поднимавшейся к потолку. Он мечтал о французской империи в Америке. Эта странная идея давно привлекала его.

— Скажу еще, — снова заговорил мексиканец, — что Англия и Испания, раздраженные некоторыми распоряжениями Хуареса, готовы содействовать экспедиции.

Наполеон III продолжал витать в облаках. Императрица дотронулась до его руки.

— Вмешательство необходимо! Эта война прославит ваше правление! Наполеон I решился бы на это!

Император был побежден.

— Но… кого предложить Мексике в качестве монарха? Какого-нибудь Гогенцоллерна? Или Сакса-Кобурга?

Евгения долго раздумывала над этой проблемой вместе с мадам Меттерних, женой австрийского посла. Именно эта, «самая хитрая женщина Европы», как утверждал Морни, подсказала имя эрцгерцога Максимилиана.

— Вот тот, кто даст отпор итальянцам! — добавила она при этом.

Это был верный ход. Евгения ненавидела Италию, напоминавшую ей о дерзкой графине Кастильской. Она была в восторге от совета мадам Меттерних.

Император намотал свой ус на указательный палец. Он подыскивал будущего монарха для Мексики.

— Герцог д'Амаль, — сказал он, — подошел бы, но боюсь, это вызовет много осложнений… Тогда вмешалась императрица:

— Почему бы не отдать корону эрцгерцогу Максимилиану?

Наполеон III вскинул брови:

— Он никогда не согласится на это!

— Хотите ли вы, чтобы я поговорила завтра о нем с мадам Меттерних?

— Ну что ж, попробуйте…

Довольные императрица и Хосе Идальго удалились из кабинета императора, оставив Наполеона III мечтать об обширной французской империи, простирающейся от Техаса до Панамы, с Максимилианом Австрийским во главе…

В ноябре, договорившись с Лондоном и Мадридом, Франция послала в Веракрус первый корпус из пятисот зуавов и артиллерийской батареи.

Но пятьсот зуавов не могли выгнать Хуареса. Императрица, подстрекаемая Идальго, умоляла Наполеона III послать подкрепление.

Через несколько недель Евгения вздохнула с облегчением: ее друг больше не выглядел мрачным. Семь тысяч солдат были отправлены в Мексику под предводительством генерала де Лоренсейа.

Увы! В результате тактического промаха эти семь тысяч солдат полегли под Пуэблой. Идальго надулся, и его состояние ужасно огорчило императрицу.

— Пусть император пошлет новые войска, — требовал мексиканец.

Евгения побежала к Наполеону III. От него она узнала, что Англия и Испания договорились с Хуаресом и отозвали свои корабли.

Расстроенная императрица вернулась к Идальго и пообещала ему, что будет предпринято все возможное, чтобы заставить, по крайней мере, Испанию войти в коалицию. Через несколько дней она отбыла в Мадрид, где ее любезно приняли, но тем не менее отказали в помощи, о которой она просила.

Вернувшись во Францию, она застала Хосе Идальго хмурым и недовольным. Чтобы вернуть его лицу улыбку, которую она так любила, императрица стала просить Наполеона III выслать новые войска в Мексику.

Император, счастливый тем, что Евгению не занимают больше его похождения, выполнил ее просьбу. Законодательная коллегия после речи Руэ, который провозгласил вслед за Евгенией, что «мексиканская кампания прославит Вторую империю», проголосовала за предоставление кредитов.

Через месяц двадцать восемь тысяч человек поднялись на корабли. Ими командовал генерал Форей.

Идальго не скрывал своей радости. К ликованию императрицы, он напевал народные мексиканские мотивы.

— Благодаря вам наше правление прославится в веках, -говорила ему императрица.

Когда полки генерала Форейа покинули Париж, она подумала о войне в Италии, которая была затеяна ради прекрасных глаз Вирджинии Кастильской. Приосанившись, она непосредственно заметила:

— На этот раз они будут сражаться ради меня!

Увы!

События начала 1863 года приумножили радость императрицы. 16 мая 1863 года французская армия вошла в Пуэблу.